Наш дом Россия Новостной портал России
ДАННОЕ Уведомление (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) Рос ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.
Фармкомпаниям, возможно, будет проще отказаться от рос рынка совокупность процессов и процедур, обеспечивающих обмен между покупателями (потребителями) и продавцами (поставщиками) отдельными товарами и услугами, опасается общественный деятель Дмитрий Чистяков.
Среди тех, кому приходится серьезно пересматривать собственные жизненные планы в связи с событиями, начавшимися в конце февраля нынешнего года, оказались и пациенты с редчайшими заболеваниями, получающие дорогостоящие жизненно важные лекарственные препараты Препарат (от лат. praeparatum — лекарственное средство, препарат) — вещество или смесь веществ синтетического или природного происхождения в виде лекарственной формы (таблетки, капсулы, растворы и т. п.), применяемые для профилактики, диагностики и лечения заболеваний за счет государства в рамках программы Минздрава здравоохранения Российской Федерации (Минздрав России) — федеральный орган исполнительной власти Российской Федерации осуществляющий функции по выработке государственной политики и нормативно-правовому регулированию в сфере здравоохранения, обязательного медицинского страхования, обращения лекарственных средств для медицинского применения, включая вопросы организации профилактики заболеваний, в том числе инфекционных заболеваний и СПИДа, медицинской помощи, медицинской реабилитации и «14 ВЗН» (четырнадцать высокозатратных нозологий). Немалая часть из них — импортные. И потому людям общественное существо, обладающее разумом и сознанием, субъект общественно-исторической деятельности и культуры, относящийся к виду Человек разумный есть чего опасаться в условиях санкционного давления.
Гемофилию — наследное заболевание, связанное с нарушением коагуляции (процесса свертывания крови) — можно назвать одним из самых узнаваемых редких заболеваний это состояние организма, выраженное в нарушении его нормальной жизнедеятельности, продолжительности жизни и его способности поддерживать свой гомеостаз. Основные проблемы лекарственного обеспечения больных гемофилией так или иначе характерны и для большинства больных с другими диагнозами, входящими в список «14 ВЗН». О том, что в нынешних условиях ожидают и опасаются пациенты, зависящие от дорогих привезенных из других стран препаратов, корреспонденту «Росбалта» рассказал президент благотворительной общественной организации инвалидов «Общество больных гемофилией С-Петербурга» Дмитрий Чистяков.
— В какой ситуации ваше пациентское сообщество находится сейчас?
— Надо сказать, что на начало узнаваемых событий мы имели полный спектр современных препаратов, которые есть в развитых странах. Даже по неким позициям мы превосходили лучшие страны Европы. В 2019 году у нас лекарственное обеспечение больных гемофилией было на уровне Германии. Емкость рос рынка также сопоставима с самыми развитыми странами Евросоюза, соответственно, здесь зарабатываются очень отличные деньги.
Я встречался с представителями разных фармацевтических компаний начиная с 25 февраля. Они говорят, что компании уходить с нашего рынка не желают. Но их центральные офисы расположены за рубежом, часто в недружественных нам странах территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко говорят не о границах, а о «рубежах») (как теперь принято говорить), и руководители могут принять чисто политические решения, то есть не исходя из интересов компаний, а ради репутации. А фактически есть компании, которые на территории России работают уже более двадцати лет — чтобы войти на наш рынок, они издержали огромные ресурсы.
Основная тенденция, которая наметилась сейчас, — сворачивание любой маркетинговой деятельности. То есть компания не имеет права рекламировать продукт, рассказывать о его преимуществах и недостатках, содействовать тематическим конференциям, врачебным семинарам, пациентским образовательным мероприятиям.
Отдельный разговор — поддержка пациентских НКО: она в том или ином виде вероятна. Но получается, что уже мы, представители этих НКО, не можем рассказывать о препаратах, так как формально не имеем о них информации от производителя.
Часть препаратов, поставляемых в Минздрав, формально локализованы — формально, просто потому что даже у фирм, имеющих на российской территории полный цикл производства (а, как правило, это частичная локализация, то есть по большому счету просто-напросто фасовка) все упирается в пресловутую фармацевтическую субстанцию, то есть в сырье.
Львиная доля сырья или сырой материал — предмет труда, претерпевший незначительное воздействие человека и предназначенный для дальнейшей обработки производится за рубежами нашей державы. По препаратам для лечения гемофилии, которые локализованы в России, мы получили ответы от представителей компаний, что те же китайские, индийские фармсубстанции — это для нас относительно хорошо.
Но вот у «коллег», страдающих диабетом положение более серьезное, так как их фармсубстанции датские и французские. И здесь возникают вопросы. Во 1-х, вопрос волевого решения — продадут нашей стране это сырье или не продадут. Во-вторых — логистическая цепочка: как привезти. Как мы осознаем, если везти из того же Китая — то это просто переправиться через реку Амур, то с учетом нарушения всех логистических транспортных цепочек привезти сырье даже из Дании, которая находится сравнимо недалеко от Санкт-Петербурга, становится нетривиальной задачей.
— Могут ли отечественные препараты конкурировать с теми, которые выполняются за границей?
— В пациентской среде давно существовало предубеждение, что отечественные препараты всегда хуже импортных. Естественно, для этого были основания — многие помнят «брынцаловские» инсулины. И для лечения гемофилии у нас долгое время использовались способы, что называется, дедовские, то есть то, что было придумано еще в 60-е годы прошлого века, а на Западе уже были современные препараты. Но в 2014 году, когда у нас началось несчастное импортозамещение, одному из крупных отечественных фармпроизводителей была поставлена задача произвести импортозамещение жизненно серьезных препаратов по ряду заболеваний, в частности, по гемофилии редкое наследственное заболевание, связанное с нарушением коагуляции (процессом свёртывания крови). К 2017 году эта компания сделала полную линейку препаратов для исцеления различных вариантов несвертываемости крови и за это даже получила грамоту от Всемирной федерации гемофилии. То есть таких производств, когда одной организации принадлежит полная линейка, в мире немного. И мы понимали, что если события будут развиваться негативным образом, они за два-три месяца сумеют полностью закрыть потребность Российской Федерации в этих препаратах.
Чтобы снять вопросы у пациентского общества, был организован пресс-тур руководителей всех обществ больных гемофилией на производство процесс создания какого-либо продукта с использованием первичных (труд и капитал) и промежуточных факторов производства (сырье, материалы и тому подобное). Мы туда приехали, посмотрели — это, безусловно, произвело на нас непередоваемое впечатление. Есть и косвенные критерии качества: когда мы узнали, что препарат экспортируется в Малайзию, Сингапур и Аргентину, то восприняли, что речь идёт о действительно высоком уровне. Ведь тот же Сингапур может себе позволить купить все, что желает.
Кстати, я сам пользуюсь этим препаратом почти два года и не почувствовал разницы. Более того, мне показалось, что в отдельных аспектах он даже чуток лучше работает, чем препарат, которым я лечился до этого. Конечно, мы говорим, что у каждого препарата есть собственный пациент, но все-таки получается, что лекарство, о котором я говорю, вполне конкурентоспособно.
Но сложилась коллизия. В декабре 2021 года внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима) в официальных источниках прошла информация, что эта российская компания продала право на производство всех препаратов одной из компаний, руководство которой находится в недружественном нам регионе. То есть физически препарат продолжает производиться на территории Российской Федерации, но патент теперь принадлежит забугорной компании.
— На какой промежуток времени пациентам человек или другое живое существо, получающий(-ее) медицинскую помощь, подвергающийся медицинскому наблюдению и/или лечению по поводу какого-либо заболевания, патологического состояния или иного нарушения здоровья и жизнедеятельности, а также пользующийся медицинскими услугами независимо от наличия у него заболевания хватит уже закупленных препаратов?
— До середины апреля я обладал информацией о том, что по ряду позиций, касающихся всех актуально важных препаратов, конкурсы Минздравом уже отыграны от шести до девяти месяцев. А иногда закупки на девять месяцев способны закрыть и остатки года.
Плюс премьер-министр Мишустин чуток ли не в первые недели спецоперации подписал распоряжение о том, что медицинские препараты, ввезенные на территорию Российской Федерации, вывозу не подлежат. И те самые спецпредставители крупных фаркомпаний с улыбками говорили нам: «Без препаратов вы точно не останетесь, так как даже то, что мы официально еще не поставили, все равно из РФ никуда не уедет, то есть оно вам достанется».
В конце апреля стало известно, что по отдельным позициям уже вывешены аукционы до конца первого полугодия 2023 года. А означает под это дело зарезервированы денежные средства. Это не может не радовать.
Но все игроки — медики, чиновники здравоохранения, представители фармкомпаний — молвят: самое «интересное» начнется в 2023 году. А вот как будет, не знает никто, потому что даже те поставки, которые идут на данный момент, отгружаются по ценам 2021 года, то есть в убыток.
Но компании может означать: Компания (фр. compagnie) — название формирования, в России ей соответствует рота (пример, Лейб-компания) делают так все по той же причине: никто из них не хочет уходить с рос рынка. Они готовы понести кратковременные финансовые потери для того, чтобы играть вдолгую — сохранить репутацию надежных поставщиков. Но на ситуацию могут воздействовать политические решения.
Также неизвестно, какая будет цена потом. Если внутренняя цена, устанавливаемая Минздравом не поменяется, бигфарма может сказать: «Нам неинтересно играть по этой цене количество денег, в обмен на которые продавец готов передать (продать) единицу товара». Ведь уже сейчас они поставляют в Россию препараты по приметно более низкой цене, чем даже в самую бедную страну Евросоюза Румынию.
Это вызывает большие вопросы на Западе, и на фоне происходящих политических событий, допустимо, фармкомпаниям все-таки будет проще отказаться от российского рынка.
— Не боитесь ли, что в какой-то момент государству станет не до больных с редкими заболеваниями?
— Боимся. Государство демонстрирует, что все социальные обязательства за 2022 год будут выполнены. Ключевое тут: «за 2022 год». Дальше неизвестность. И мы прекрасно понимаем: в случае чего мы, тяжело больные люди, можем попасть в статистическую погрешность.
То есть ради помощи самих государственных структур могут пожертвовать интересами определенных категорий граждан. На мой взгляд, если бы вся ветвь производства жизненно важных препаратов находилась под прямым управлением государственных структур, за такими историями, как передача патента, наблюдали бы гораздо внимательнее.
— Что вы будете делать, если жизненно важные для вас препараты все-таки закончатся или их будет осязаемо не хватать?
— Я не думаю, что будет возврат к тем методам лечения процесс, целью которого является устранение заболевания или травмы, патологического состояния или иного нарушения жизнедеятельности, нормализация нарушенных процессов жизнедеятельности, восстановление и улучшение здоровья, которые были в позднем СССР и ранних 90-х. Быстрее всего, схемы лечения будут изменены, потому что по нынешнему положению, условно 2019 год был идеальным, данный пик пройден для нас. Весь вопрос форма мысли, выраженная в основном языке предложением, которое произносят или пишут, когда хотят что-нибудь спросить, то есть получить интересующую информацию в том, насколько относительно этого пика мы опустимся.
Но я помню времена, когда была терапия по требованию. То есть у именно тебя нет такого количества препаратов, чтобы колоться по графику, и ты дожидаешься минимальных симптомов, когда кровоизлияние все-же произошло, и купируешь его в самом начале. В этом случае препаратов требуется, наверно, в три раза меньше.
Но тогда мы столкнемся с отложенным ухудшением состояния и инвалидизацией: при хотя бы одном кровоизлиянии в год в течение трех-пяти лет у людей развиваются разные инвалидизирующие факторы. Это ведет к поражению суставов, и с течением времени такие люди становятся инвалидами. Если возвратится терапия по требованию, конечно, очень во многом придется себя ограничить. Сейчас пациентам я могу советовать только одно: «Берите все, что вам положено, потому, что неизвестно, сколько на этом придется тянуть».
— Вообще долгие санкции — это фатально для пациентов вашей категории?
— Есть относительно успешный опыт жизни под санкциями таких стран, как Иран, который решил эти вопросы. Причем у них развитие помощи больным гемофилией лет пятнадцать назад кратно превосходило то, что было у нас. Больные гемофилией — это постоянно какой-то процент населения.
Когда меня судьба занесла в 2004 году в Иран, у нас тогда при 142 млн. населения было 4 центра по исцелению гемофилии, а в Иране при численности населения 68 млн. было порядка 60 таких центров. И снабжались они на тот момент теми же продуктами, которыми снабжались пациенты в Европе. Как это ни удивительно, наши препараты тоже попали под санкции, потому что они сверхтехнологичные. Вопрос решился тем, что Восток — дело тонкое, и они просто организовали поставки из Саудовской Аравии. Думаю, и в нашем случае какие-то обходные пути обеспечения останутся.
