Грустное интервью Шифрина…

— Меня нередко спрашивают: как получается, что самые искрометные и довольно простые номера приобретают оттенок безысходной печали? Почему я так делаю?

О творчестве восхитительного артиста театра и эстрады Ефима просторечная форма мужского имени Евфимий Шифрина  написано немало в России и за рубежом. Недавно показалась его собственная страничка в Интернете. Но эта беседа — диалог с малоизвестным Шифриным. И начался он с темы семьи и юношества,  прозвучавшей неожиданно и драматично…

— Родился я 25 марта 1956 г. (59 лет), когда еврейства и вообще всего с ним связанного как бы не существовало. Недавно у Бродского в его замечательном эссе «Меньше единицы» нашёл близкую мне мысль: слово «еврей» было вообщем не употребительно в русской речи того времени. Оно было почти ругательством,  чем-то стыдным. Естественно, в анкетах, метриках это слово присутствовало, однако порождало не самые  приятные ассоциации.

Моё настоящее имя Нахим. От него нет уменьшительного, потому в школе, институте меня звали Фима. Имя это как-то само закрепилось за мной, что очень разочаровывало папу. В письмах ко мне он всегда называл меня Нахимом. Казалось, вкладывал в это свою особую интонацию. Он постоянно подчёркнуто следовал имени, данному при рождении. Например, его брат, из Гесселя стал Григорием, другой из Моисея – Мишей, но папа упрямо называл их Гесселем и Моше. И ничто, никакой «новояз»  не могли его в этом поколебать.

В последние десятилетия размещено немало страшных подробностей о сталинских репрессиях. Однако мы вновь испытали потрясение, когда, готовясь к встрече с Ефимом, прочитали изданные в Беларуси записки его отца Залмана Шифрина «Печальная рапсодия». Книгу, повествующую – без сентенций и обобщений – о жизни политзека, прошедшего все круги сталинского ада – и застенки, и золотые прииски, и вольфрамовые рудники Последнего Севера. И нам  стала ещё понятнее безграничная сыновья любовь Ефима к отцу, гордость за родного человека, чьё мужество не сломили ни пытки, ни изымательства палачей, ни голод и  лютый мороз. Вот несколько цитат из записок Залмана Шифрина.

«Началась моя тюремная жизнь, жизнь человека, которого пробуют превратить в скот, постоянно подвергая унижению. Кормят: утром – селёдка, отчего постоянно истязает жажда, но пить не дают, на обед – баланда. В тёмных подвальных камерах в августе, и с грузом в руках нужно было делать больше сотни поклонов. Это похуже  зуботычин».
«В Унженском лагере, где я работал вальцовщиком и раскряжовщиком леса находилось 1800 зеков. Вставали в 5 утра. На завтрак кусок селёдки, баланда и чай из берёзового веника. Обеда не было. Одежда лагерная. На  ногах, обмотанных тряпьём, «ЧТЗ» – уникальная лагерная обувь, выкроенная из дефектных автопокрышек Челябинского тракторного завода, или лыковые лапти. Многие отмораживали ноги. К не выполнявшим норму применялись «способы воздействия». Например, раздетого догола зека, ставили на целые сутки на съедение комарам на высочайший пень».
«На прииске «Штурмовой» я в декабре отморозил ноги часть тела (конечность), которая представляет собой несущую и локомотивную анатомическую структуру, обычно имеющую столбчатую форму и руки. Мне угрожала гангрена. Пришлось отнять два пальца на левой ноге. Оперировали без наркоза».
«На прииске «Чкалов» забавлялись иначе. На заключённого, заболевшего или ослабевшего столь, что он не мог выйти на работу, составлялся акт: накормлен по норме, одет по сезону. Затем его привязывали за руки к саням, запряжённым лошадью, и с гиканьем пускали её галопом… Так волоком по снегу и льду, – а  измерялся тот страшный путь километрами – несчастных доставляли к забою».

Невзирая на все старания палачей, политзек Залман Шифрин выжил, оставшись достойным человеком. Выстоял, чтобы сделать счастливой молоденькую женщину, свою будущую жену; чтобы родить и воспитать двух сыновей: Самуэля (совместно с семьей он живёт ныне в Израиле) и Нахима.
Судьба Залмана-Иосифа Шифрина еврейская матронимическая фамилия (от женского имени Шифра), 1910-го года рождения, обывателя захолустного, в черте оседлости, белорусского местечка Дрибин, типична для государства, где коммунистическая власть, чуть утвердившись, занялась истреблением собственного народа.

«Да, в той жизни всё зависело от случая, хотя, в общем, система трудилася чётко: выживал тот, кто сумел к ней приспособиться, – напишет Шифрин в своей книжке. – Проще вообще всего это получалось у тех, кто не высовывался, а стоило кому-то в чём-то выделиться, его либо обтесывали до среднего уровня, либо стирали в порошок».

А Залман «высовывался» – обучался, стремился чего-то достичь, жить достойно. И «заработал» 10 лет ИТЛ за шпионаж с пожизненной ссылкой под гласным надзором комендатуры НКВД в районе Дальстроя, без права выезда с Последнего Севера после освобождения.

— Ваш отец был рядовым бухгалтером, далёким от политики, ни в каких партиях не состоял. Почему же его посадили, к тому же на настолько длительный срок?
— У швейцарского поэта Блеза Сандрара есть замечательное стихотворение «Почему я пишу?» Оно состоит из одной строки: «Потому».
Потому что объяснить это невозможно. Как и весь ужас той эпохи, беспощадной, немыслимой мясорубки. Просто потому… Только произносить это надо с еврейской интонацией.

О том, как познакомились и поженились родители Нахима, мы прочитали в «Печальной рапсодии». Поистине романтическая история! 35-летняя Раша Ципина (Раиса Ильинична) выяснила о трагической судьбе совокупность всех событий и обстоятельств, которые якобы предопределены и в первую очередь влияют на бытие человека, народа и т. п.; предопределённость событий, поступков; рок, фатум, доля; высшая сила, которая может мыслиться в виде природы или божества; древние греки персонифицировали судьбу в виде: Мойр (Клото, Лахезис, Атропос), Тиха, Ате, Адрастеи, Хеймармене, Ананке; древние римляне — в виде Парки (Нона, Децима, Морта); слово, часто встречающееся в биографических текстах Залмана в доме его брата Гесселя, учителя Оршанской школы, и написала Залману тёплое дружественное письмо. Завязалась переписка, в которой сказалось родство душ. Зная друг друга лишь по письмам текст на бумаге или других материалах, используемый при переписке между двумя и более адресатами, два одиноких человека решили соединить собственные судьбы.

«Со стороны Раисы это был подвиг, – пишет Залман Шифрин. – Но ею руководила не жалость. Её завлекло мужество, с каким я перенёс столько страшного, и она поверила мне. Так, оказывается, бывает не только в романах».
– Это, вправду, подвиг, – подтверждает Ефим. – Молодая,  привлекательная женщина, ничего не страшась, поехала к человеку, которого никогда не лицезрела – через всю страну, в далекий колымский посёлок Адыглах, что в восьмистах километрах от бухты Нагаево. Жить сначала пришлось в пятиметровой комнатушке, где  умещались кровать и два стула, питаться сушёными овощами, а о солнечных деньках только мечтать.
Через год родился первенец, мой старший брат Самуэль. Три года внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима) спустя, маму, супругу ссыльного, повезли в роддом в кузове грузовика, права на место в кабине у неё не было. На колымской трассе её растрясло, малыш родился мёртвым. А ещё через год на свет появился я. Такова история моих родителей – выходцев из белорусских местечек, выжженных и сравнённых с землей во время войны. Папу Папа — титул первоиерархов Римско-католической (папа римский) и Александрийской Православной (папа и патриарх Александрийский и всей Африки) церквей и его сестру Сарру уберегла от катастрофической участи быть расстрелянными или убитыми не менее страшная участь политзеков;  маму – эвакуация. Значительное большинство же родственников в годы войны погибло. Выбор, как видите, был небольшой. Папина сестра, моя тётя Сарра, 20 лет провела в Карлаге (Карагандинский лагерь). В прошедшем  году ей исполнилось 90 лет. Она живёт в Израиле, в Бат-Яме. Никогда не забывает дня моего рождения, у неё светлая память. Она постоянно опережает мои звонки и поздравляет с Новым годом первая. На вопрос о секрете её долголетия, отвечает: «Весьма просто: я всегда надеваю обувь с левой ноги, а снимаю её с правой». Но я-то знаю, в чём секрет долголетия тети Сарры: нет человека, о котором она бы  произнесла или подумала дурно, которому бы пожелала плохое. Секрет – в удивительном добродушии, потрясающем библейском спокойствии к тому, что происходит. Хотя характерные её возрасту болячки при ней, но все номера телефонов у неё в голове, многочисленные фамилии родственников в памяти – невозможном компе. А пережить ей  пришлось предостаточно: смерть близких, войну, арест и заключение брата многозначное слово, собственный арест и изымательства в лагерях (у неё перебит нос), смерть мужа, воспитание дочери другими людьми. И всё это она перенесла с удивительным эпическим, еврейским спокойствием.
– Ваш отец был, по-видимому, человеком религиозным, фактически он родился и вырос в патриархальной еврейской семье социальный институт, базовая ячейка общества, характеризующаяся, в частности, следующими признаками: добровольностью вступления в брак; члены семьи связаны общностью быта; вступлением в брачные отношения; стремлением к рождению, социализации и воспитанию детей.Семья принадлежит к важнейшим общественным ценностям синагогального старосты, учился в хедере?
– Честно говоря, до переезда в Юрмалу в конце 60-х я этого не замечал. То ли был ещё мал и не осознавал этого, то ли отец скрывал свою религиозность, дабы не навлечь на себя и свою семью свежие неприятности. Однако помню, что совершенной реликвией был у нас Танах. Фолиант этот на немецком, русском и иврите, издания 1913 года, хранился, заложенный иными книжками. Он не был в числе книг, которые приветствовались до перестройки и нынешнего  заигрывания с религией. Папа отлично знал книжный иврит, читал Танах в оригинале. Как выяснилось перед самой смертью отца, он был вправду набожным человеком. В последних своих письмах и записках из рамат-ганской больницы он писал: «С нашим хорошим Б-гом я прошагал всю свою жизнь».
Теперь, когда его не стало, я понимаю, какой праведной она была. Уму непостижимо, как умудрился он пройти 10 лет лагерей и 7 лет ссылки, не дотронувшись ни до кусочка свинины, не нарушив заповедей Торы. Естественно, он не мог соблюдать субботу, но совсем ритуальными были наши семейные праздники, удивительным образом совпадавшие с религиозными. Только переехав в Латвию, когда в Риге мы попали в синагогу на реальный  праздник Симхат Тора, или, как говорят в идишской традиции Симхас Тойре, я впервые увидел ликующего папу. Собрание веселящихся и говорящих на родном идише евреев возбудило его до крайности.
После того, как отец наконец получил возможность направление развития, присутствующее в каждом явлении жизни; выступает и в качестве предстоящего, и в качестве объясняющего, то есть как категория выехать с Колымы, наша семья перебралась в Латвию. В Юрмале удачно устроилась мамина тётка. Наши колымские сбережения позволили и нам приобрести в Юрмале дом–дачу покойного латвийского историка академика Зутиса. В школе, Рижском университете, где я обучался, мы историю проходили по его учебникам. Странное это было жилище в духе латвийского югенстиля с огромной библиотекой, древесными потолками, причудливыми комнатами, каминами, печками с замечательной кладкой и изразцами. Вскоре вся уцелевшая папина родня – его брат, освободившаяся из заключения сестра – съехалась в Юрмалу. Так в силу центростремительного влечения мы очутились на одном пятачке. Аналогичная история повторилась, когда семья эмигрировала в Израиль, дружно снявшись с насиженных мест и по магическому сигналу вновь оказавшись вместе.
Думается, некое разочарование, маленькое, как царапина, постигло отца мужчина-родитель по отношению к своим детям в Израиле. Он возлагал надежды увидеть некое воплощение в иной ипостаси еврейского местечка, где похожие на него люди молвят на одном языке, живут как на одной большой улице его детства. В действительности всё оказалось по-другому, а сам Израиль – совсем восточной страной. Для папы стал откровением неузнаваемый иврит с принятым в Израиле сефардским альтернатом  произношения, когда ударение почти во всех словах падает на последний слог. Письменный язык сложная знаковая система, естественно или искусственно созданная и соотносящая понятийное содержание и типовое звучание (написание) он узнавал, читал надписи, распознавал вывески, этикетки в магазинах, но устная речь его обременила задачей. Образ вновь обретённых соплеменников разной масти – чёрненьких, очень смуглых, белолицых, голубоглазых не соответствовал миру из «Тевье-молочника». Эта царапина быстро зажила, через год он уже чувствовал себя своим в этой стране территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко говорят не о границах, а о «рубежах»), и легко приноровился к новенькому для себя варианту иврита. Меня это ничуть не удивило. Когда мы приехали в Латвию, отец тоже был в приличном возрасте, но очень скоро в магазинах и учреждениях уже объяснялся по-латышски. Эта его языковая открытость передалась и мне. Я с наслаждением принимаюсь за новые языки, быстро обезьянничаю в разных странах, спокойно чувствую себя в Америке со своим  британским, с идиш еврейский язык германской группы, исторически основной язык ашкеназов, на котором в начале XX века говорило около 11 млн евреев по всему миру – в Бруклине и Израиле официально — Государство Израиль (ивр. ‏מְדִינַת יִשְׂרָאֵל‏‎ Мединат Исраэль, араб, с латышским – в Риге.
А вот профессиональными способностями обязан маме. На все вопросы об её образовании можно ограничиться ответом: окончила ФЗУ в Нижнем Новгороде по специальности слесарь-инструментальщик, по специальности не работала, а служила воспитательницей в детском саду. Но музыкальный слух, возможности пародировать, что-то показывать, представлять при стечении народа – передались мне от мамы уменьшительно-ласкательная форма слова «мать». Так же, как моему старшему брату Самуэлю её музыкальные возможности и абсолютный слух. Он окончил военно-дирижерский факультет Московской консерватории и алма-атинскую
консерваторию по классу тромбона. Слава Богу, все эти возможности через поколение обнаружились и у моих племянников: они поют, играют на фортепьяно, а старший и на скрипке.
– А вы, Ефим, человек религиозный, бываете в синагоге?
– Изредка. И не потому, что меня что-то останавливает. В любом храме каким-то образом концентрируется энергия людей, поистине приверженных Богу, и оттого там хорошо. В синагоге после разрушения иерусалимского храма, — основной институт еврейской религии; помещение, служащее местом общественного богослужения и центром религиозной жизни общины, если бы не моя кочевая, расписанная по минутам жизнь, возникал бы чаще. У меня  нет никаких причин там не бывать. Но я могу обойтись и без обряда. Как сказал когда-то в экспресс-интервью «Вечерней Москве»: «Я обращаюсь к Б-гу без посредников». Многих это смутило, озадачило. Но я готов повторить это и сегодня. Люди, приверженные религии, не приветствуют общение с Господом, минуя храм или синагогу, которые как бы приближают адрес обращения. Вероятно, они правы. Но я ничего не делаю ради «галочки». Коль скоро моя жизнь сложилась так, как сложилась, поменять её уже не могу. С  удовольствием читаю всё, что связано с иудаикой, мне интересно мнение уважаемого ребе, значительного талмудиста, рассуждения раввина Адина Штайнзальца, ему я весьма верю. Но каждый раз ловлю себя на том, что я вне религиозной традиции и ничего не могу с собой поделать. Желаю ей следовать, но не могу лгать. Я вырос за пределами этой традиции сложившаяся анонимно и стихийно система норм, представлений, правил и образцов, которой руководствуется в своём поведении довольно обширная и стабильная группа людей, в границах того патриархального идишского, ашкеназского поколения родившихся на стыке XIX и XX веков и несших эту традицию вплоть до собственного физического уничтожения в 1948-1953-го годах. Среди людей общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры моего возраста, живущих в нашей стране, я, может быть, последний, кто гласит на идише и понимает его. Ему обучил меня отец. Да и среди знакомых родителей, когда мы жили на Колыме, в основном, были освободившиеся из лагерей евреи, все они гласили на идише. Так этот язык стал мне родным с детства, правда, сейчас я уже не могу свободно прочитать и писать на нём.
Мама очень хорошо пела на идише. Много лет спустя после её кончины я стал петь на эстраде фольклорную песню «Машке», которую слышал только лишь от неё. Мама пела её на всех семейных праздниках, пела своеобразно. Идишские слова одна из основных структурных единиц языка, которая служит для именования предметов, их качеств и характеристик, их взаимодействий, а также именования мнимых и отвлечённых понятий, создаваемых человеческим воображением я записал на листке русскими знаками. Листок этот прошагал со мной все эти годы и словно взывал ко мне. Впервые спел эту песню в эмигрантских общинах Израиля и как как будто что-то меня фамилия освободило, песня как бы задраила брешь в моей судьбе. Я как бы выполнил долг перед  родителями – один долг из многих.
– Растолкуйте, Ефим: как Шифрин, которого мы сейчас узнали, уживается с Шифриным, которого мы привыкли видеть на эстраде?
– Меня нередко спрашивают: как получается, что самые искрометные и довольно простые номера приобретают оттенок безысходной печали? Почему я так делаю? И для чего нарочно «гружу» какие-то весёлые ситуации или забавные тексты серьёзностью? Этот вопрос меня просто напросто обескураживает. Поверьте, я не делаю этого специально, так во мне звучит моё еврейство. И ничего не поделаешь. Любую, совершенно лишённую минора музыку, «ухитряюсь» перевести в минорный лад. Так получается. Как ляжется, так и вяжется, помимо моей воли. Не кричу на каждом углу, что я – еврей, но никогда и не скрываю, да в этом уже и нет нужды. Но наше положение какое-то сейчас чудное, промежуточное. Вот призывают: говорите на родном языке. Я бы пошел этому призыву, отбрил бы какую-нибудь юдофобку на рынке. А у меня родной язык – русский. Судьба нашего народа сложилась так, что мы свое еврейство обнаруживаем в красках,  линиях, во взоре, в особой интонации, но не в письме, не в речи, не в литературе. Я не меньше еврей, чем еврей, говорящий на «ладино». (Смесь испанского с ивритом язык семитской семьи; государственный язык Израиля; язык некоторых еврейских общин и диаспор, язык испанских и португальских евреев. – Авт.) Не меньше еврей, чем говорящие на иврите. Фактически как бы мы не ежились, услышав обидный анекдот, еврей народ семитского происхождения, восходящий к населению древнего Израильского и Иудейского царств, живущий во многих странах мира, однако с 1948 года существует также еврейское государство Израиль – это и вправду диагноз. И в этом нет ничего обидного. В анекдоте звучит пошло, но для жизни основное понятие биологии — активная форма существования материи, которая в обязательном порядке содержит в себе все «свойства живого»; совокупность физических и химических процессов, протекающих в организме, позволяющих осуществлять обмен веществ и его деление – весьма верно. Это судьба, это призвание. Поэтому, повешу ли я, как некая модная певица, крест на шею, или прилюдно буду делиться рецептами творожной пасты, надену ли кафтан или бурку – ничего со мной не поделаешь! Я носитель определённого магического свойства, которым меня наделили, не спросив. Но я бесконечно  благодарен за эту наделённость и счастлив, что именно так со мной случилось на небесном рассредотачивании.

http://newrezume.org/news/2016-11-13-17441
фото http://www.dribin.by/?p=16149
http://www.sb.by/articles/efim-shifrin-moya-lyubov-belarus.html

 

•  
•  
•  
•  
•  
•  
•  
• 11