Наш дом Россия Новостной портал России
«Мы носим в сумочках зубную щетку и нижнее белье, абсолютно любой выход из дома ДОМ, DOM может означать: Дом — место проживания, жилище; также любое здание или комплекс зданий может закончиться в СИЗО»
Тема протестной Белоруссии давно слетела с повестки дня. Многомилионные протесты поутихли, Лукашенко остался у власти. Но с тех пор жизнь белорусов кардинально изменилась. Правда, рассказывать об этом сегодня вообще некому — почти все независимые журналисты под арестом. Мы выяснили, почему белорусы стараются лишний раз не выходить из дома, что задумываются про российских силовиков и как справляются со стрессом.
ФОТО: AP
Когда-то Ольга Бельмач работала на белорусском государственном тв-канале, вела новости, получала высокие награды. Уволилась после четвертых выборов президента Беларуси в 2010 году внесистемная единица измерения времени, которая исторически в большинстве культур означала однократный цикл смены сезонов (весна, лето, осень, зима). Устроилась на радиостанцию. После последней президентской кампании ушла и оттуда. На данный момент Ольга преподает этикет правила поведения людей в обществе, поддерживающие представления данного общества о подобающем и технику речи.
— Когда начались протесты, я предложила землякам некий ход, благодаря которому можно отвлечься от происходящего в стране, просто потому что люди оказались слишком погружены в политические события, — говорит Ольга. — Первые несколько месяцев после дипломатический представитель высшего ранга своего государства в иностранном государстве (или в нескольких государствах по совместительству) или в международной организации; официальный представитель интересов и руководства своей страны выборов мы все зависали в Инете, пытались понять, что происходит и насколько велики масштабы бедствия. Не получалось переключиться на что-то другое.
Все бытовые трудности казались второстепенными. Еда, посиделки с друзьями, работа уже не имели значения. Любая встреча с приятелями сводилась к дискуссиям о происходящем в стране.
— Да, в такой ситуации людям явно не до этикета.
— Мне тоже казалось: какой этикет, когда в стране территория, имеющая политические, физико-географические, культурные или исторические границы, которые могут быть как чётко определёнными и зафиксированными, так и размытыми (в таком случае нередко говорят не о границах, а о «рубежах») нарушены базовые правила? Этикет — более высочайший этаж, не фундамент. А у нас возникли проблемы с фундаментом, в котором образовались трещины. Я думала, никто не откликнется на мое предложение. Ошибалась.
Более того, до выборов на моих курсах уже занималась группа. Когда начались протесты, я предложила сделать перерыв, просто потому что было опасно выходить из дома.
Любой, кто выходил на улицу, воспринимался как митингующий. Не важно, куда ты направлялся, в аптеку, магазин или на занятия. Потому я посоветовала своим ученикам в целях безопасности не шляться лишний раз куда-то.
Но меня попросили не делать перерыв. Оказывается, людям нужно было хотя бы на несколько часов отключаться от текущих событий то, что имеет место, происходит, наступает в произвольной точке пространства-времени; значительное происшествие, явление или иная деятельность как факт общественной или личной жизни; подмножество исходов эксперимента. Формат своих занятий я немного изменила. К примеру, раньше урок по технике речи начинала эмоционально, много жестикулировала, чтобы будоражить собравшихся на эмоции. В острый для державы период я применяла обратный прием — первые полчаса говорила как гипнотизер, неторопливо, спокойно, тихо. Таким образом успокаивала нервную систему людей, просто потому что никто не мог сосредоточиться, отвлечься.
— К психологам белорусы сейчас чаще обращаются?
— Белорусы оказались не готовы разговаривать со специалистами, — продолжает Ольга. — Для них более приемлемый вариант — просто отвлечься от мыслей. Когда я говорила ученикам про этикет, как сделать жизнь красивой и правильной, им казалось, что на время они выныривают из реальной жизни.
Мне казалось, что появился некоторый всплеск востребованности на подобные дисциплины, чтобы просто продолжать жить, думать о чем-то другом и веровать, что нормальная жизнь рано или поздно возобновится. Людям нужна была надежда, вера, что все эти навыки понадобятся, мы начнем снова нормально жить, ходить в кафе, красиво одеваться, а не носить одежду, в которой комфортно сидеть в СИЗО на Окрестина. Ведь сейчас многие мои знакомые носят в сумочках зубную щетку и нижнее белье термин, могущий означать, просто потому что выход из дома может закончиться в спецприемнике. Так что жизнь основное понятие биологии — активная форма существования материи, которая в обязательном порядке содержит в себе все «свойства живого»; совокупность физических и химических процессов, протекающих в организме, позволяющих осуществлять обмен веществ и его деление белорусов с тех пор изменилась кардинально.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
«Дети в основном значении, человек в период детства играют в задержание»
— Для чего люди носят с собой зубную щетку, ведь протесты практически сошли на нет?
— До вас не доходит вся информация. В Москве не молвят о нас, потому что сто тысяч людей общественное существо, обладающее разумом и сознанием, а также субъект общественно-исторической деятельности и культуры не выходят с протестами протестом обычно понимают реакцию на общественную ситуацию: иногда в поддержку, но чаще против неё. Но ничего не закончилось. Просто за выход на улицу мощёная дорога внутри населённого пункта (не во всех), один из основных элементов городской инфраструктуры, имеющая, как правило, индивидуальное название нас стали очень бить, наказывать штрафами и арестами, поэтому протестные акции немножечко раздробились, стали не такими крупномасштабными. Народ собирается не в одной точке, а в разных местах, чтобы их сложнее было ловить.
На самом деле для нас наступили более ужасающие времена. Аресты длятся. На прошлой неделе дети 12–14 лет возвращались с занятий. Их задержали, отобрали телефоны, лишили связи с родителями, запугивали, хотя они ничего не скандировали.
В Беларуси официальное название — Республика Беларусь (белор человека сейчас могут забрать на ровном месте, поэтому мы изменили свои привычки, стали носить с собой нижнее белье, просто потому что на Окрестина нет возможности поменять нижнее белье. Удобнее и теплее одеваемся, берем с собой лишний шарфик на всякий случай, фактически в изоляторе отключают отопление. Среди моих знакомых не осталось человека, у кого близкие не отсидели в ИВС. И речь идет не об отщепенцах, это элитарный слой общества.
— Как на детях отразились протестные настроения?
— В обстановке оказались завязаны все — и дети, и взрослые. Школьники на уроках рисуют картинки про митинги, пишут «Жыве Беларусь». И не просто потому, что их родители оказались на митинге, они сами видят эти картины на улицах. Маленькие дети тоже не в изоляции находятся. Они пока не понимают, что происходит, но боятся дядей в темных одеждах и скафандрах.
У меня под окнами находится детский сад. Я наблюдаю, как шестилетние малыши играют в задержания, берут палки и заламывают друг другу руки. Перестроились многие детские секции. К примеру, раньше кружки работали по воскресеньям — и только в этом году по выходным кружки не функционируют. Потому что на выходные велика небезопасность угодить в автозак. Теперь секции проводят чаще в будний день.
Если все-таки занятия выпадают на выходной, то их время отодвигается на преждевременное утро. Дети видят, что меняется жизнь, происходит что-то страшное, поэтому уровень стресса у них довольно высокий. На их глазах родителей наказывают за бело-красно-белые шторы, домой приходят социальные службы, ставят семьи на учет, угрожают, что отберут детей. Родители ближайшие родственники человека, составляющие основу его семьи (см. отец и мать) постоянно проводят с детьми беседы, советуют, как себя вести, если малыша задержат. Даже маленьких детей учат, что при задержании, если не разрешат поговорить по телефону, нужно просто напросто набрать номер мамы и оставить звук, чтобы родители слышали, что происходит. Если раньше мы выручали детей от маньяков, то сейчас защищаем от милиции.
ОЛЬГА восточнославянское женское имя, женская форма мужского имени Олег БЕЛЬМАЧ.
«Болота тлеют долго»
— Какая на данный момент обстановка в Минске, силовики контролируют город?
— Еще как. Белорусов продолжают хватать на улице. И весь ужас в том, что задерживают нас не люди в форме, а мужчины без опознавательных символов. Это дяди в черных одеждах, их лица закрыты балаклавами. Мы шугаемся людей в черном. Если видим со спины какого-то мужчину в черном или спортивном трико, у нас срабатывает инстинкт — это точно «он». Выдыхаем, если его лицо без балаклавы.
— Как происходят задержания на улицах?
— Постоянно непредсказуемо. Дядя выскакивает непонятно откуда и не понятно, на каком основании хватает именно тебя. В этом весь кошмар и страх. Если бы это был спецназовец, омоновец, милиционер, хотя бы понятно, кто применяет к тебе силу. А в данной обстановке ты не понимаешь, это бандит или силовик. Эти люди везде, просто они не всегда заметны, пока не схватили кого-то.
— Рядом с таким человеком постоянно стоит черный воронок без номеров?
— Машины могут быть не всегда черные. Темно-синие, бордовые. Но от темных «бусов» нас передергивает. Помню, в августе я возвращалась домой с йоги. На мне были короткие шорты. Около подъезда посиживали мужчины человек мужского пола в черном. Они откровенно смотрели на меня, и вдруг один другого толкнул в плечо, мол, смотри на эту. Я труханула. 1-ое желание — развернуться и бежать со всех ног, подумала, за мной пришли.
Они заметили, что я стопарнулась и готова улепетовать. Восприняли причину моего страха внутреннее состояние, обусловленное грозящим реальным или предполагаемым бедствием, засмеялись: «Дурочка, мы ноги твои обсуждаем». То есть они отреагировали на меня как мужчины, а я расценила их взгляды так, что надо спасать свою жизнь. С одной стороны, это смешно, а с другой — ужасно.
С схожими ситуациями сталкивались многие мои знакомые. Страшно сейчас всем. Страшно и тем, кто по ту сторону баррикад. Они ведь тоже не защищены, тоже рискуют быть схваченными, их детей также могут забрать. Нет гарантий, что их не коснется схожее. Может, потом разбираются, но, по-моему, не очень.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
— Можно сказать, что у белорусов сейчас ужас преобладает над злостью?
— Злости нет, а вот страх и отчаяние присутствуют. Но нас не заткнули, нам только сильно связали руки.
В Беларуси большую местность занимают болота. Когда они горят, сверху их можно потушить, а внутри они продолжают тлеть долго, чем и несут небезопасность. Невозможно предугадать, где дальше вспыхнет. Сейчас мы сравниваем себя с этими горящими торфяниками. Снаружи их вроде потушили, но снутри идет тление. Поэтому сейчас народ в напряжении — и те, кто на стороне оппозиции, и те, кто на другой стороне и кто не определился. Не принципиально, кто ты — кассир в магазине, чиновник, профессор.
— Думаете, долго еще жить белорусам в страхе?
— Долго. Даже если все завершится, то страх останется. Люди боятся собираться кучками. На прошлой неделе с улицы забрали экскурсовода и всех, кто находился на экскурсии. Людей не отпустили, выписали штрафы. Сейчас в Минске нельзя собираться компанией из пяти человек, это сходу расценивают как митинг. Запретили встречи выпускников в школах.
Нам стало страшно жить в собственной стране. Многие уехали в Украину, Литву, Польшу, кто-то подальше. В Россию уезжают в наименьшей степени, потому что там беглецов выдают в случае чего.
— Люди успевают продать недвижимость?
— У нас сильно обрушились цены на недвижимость. Белорусы восточнославянский народ (этнос и нация) за копейки продают хорошие квартиры с ремонтом, мебелировкой, техникой. Но спроса нет. Пока свежие квартиранты сюда не торопятся, ждут, когда обстановка устаканится. Ведь задерживают на улицах не только белорусов. У нас дали три года даме со швейцарским гражданством, сидит американец. Их пытаются вытащить посольства, но это длительная процедура.
ОЛЬГА БЕЛЬМАЧ.
«Я крамольный товарищ»
— Вы сравниваете наши протесты с вашими?
— У нас протесты остальные. Милота белорусов заключается в том, что мы четко решили — нарушений не допустим. В любой толпе есть провокаторы и просто напросто глупые, но в большинстве своем белорусы действовали без насилия, поэтому мы не чувствуем за собой греха. Мы ничего не нарушили, старались действовать деликатно и корректно. Россияне нас упрекали, что мы все профукали, можно было очень быстро провернуть революцию. Но белорусы не хотели войны, стояла задача отстоять свои права.
— Вы много лет трудились на гостелеканале. Перед вами ставили задачи, как освещать те или иные события?
— Да, в этом плане я крамольный товарищ. Трудилася на госканалах, была ведущей новостей, удостоилась самой высокой награды в нашей телеиндустрии как лучшая главная новостей.
По внутренним ощущениям — журналистам и ведущим не поступало какой-то явной цензуры сверху. Мы просто столь сами зацензурированные изнутри, что не допускали мысли, что можно как-то иначе транслировать информацию. Мы так долго варились в этом котле, что выработалось осознание, как надо делать работу. Могу честно сказать, никто не заставлял преподносить информацию, сверху цензура была малая. Так что скорее мы все были подвержены самоцензуре, в которой живем с советских времен.
— Белорусы следят за событиями в РФ?
— Все отслеживают российские события. Если сравнивать политические процессы, то у вас сейчас происходит то, что происходило у нас в 2010 году, когда после выборов протестующие вышли на улицу, их отлупили — и все разошлись по домам. Позже мы ждали еще 10 лет следующих протестов. У вас сейчас нет явного перевеса. Больше 50 процентов россиян поддерживают действующую власть, потому в ближайшее время ничего не произойдет.
— Сейчас события в России сравнивают с белорусскими. Есть отличия?
— У нас избивали людей. А у вас омоновец после того, как пнул в животик женщину, извинился. Ничего подобного в Беларуси не происходило. Такие истории позволяют вашим спецслужбам сохранить человеческое лицо.
У нас к человеку в форме — не принципиально, охранник, милиционер — заведомо негативное отношение. Он для нас потенциально опасный, от него стараются держаться подальше. Просто потому что, если у нас начинают бить, то тормозов нет, будут бить больно. Так что у вас более лояльная ситуация. Мне кажется, данный факт не позволит вашим митингам выйти за какие-то рамки. Протесты успокоятся, народ угомонится, и будет, как в Белоруссии, — заболоченное место, которое будет тлеть.
— История с той женщиной, которую пнули в живот, имела продолжение. Ее затравили в Спец сети, некоторые журналисты обвиняли ее в том, что она сама виновата.
— В этом еще одна разница между нами и вами. У вас жертв гнобят, а у нас поддерживают. Если вдруг какое-то бар-кафе закрыли по политическим мотивам, то не важно — нужен тебе их кофе или нет, ты придешь и купишь. Люди поддерживали частников, бизнесменов, престарелых, подростков, всех, кто пострадал. Многие даже мучились угрызением совести, что они не побывали на Окрестина. Мол, как же так, все там уже отметились, а я какой то ненормальный? Некоторые корили себя, что недостаточно помогали пострадавшим.
Если у вас народ историческая общность людей еще рассчитывает на помощь гос-ва, то белорусы надеются только друг на друга устойчивые, личные бескорыстные взаимоотношения между людьми, в основе которых лежит симпатия, общность интересов, духовная близость и взаимная привязанность; дружба предполагает общность увлечений, взаимное уважение, взаимопонимание и взаимопомощь. Мы впервые стали самостоятельным народом, со своим менталитетом. Еще не так давно белорусы не любили собственный язык, орнамент вышиванки, а сейчас мы осознали, что нам нравится наш язык, культура, это нельзя утратить.